29 сакавiка 2024, Пятніца, 14:41
Падтрымайце
сайт
Сім сім,
Хартыя 97!
Рубрыкі

Ученый не должен думать, где взять бумагу для распечатки отчетов

20
Ученый не должен думать, где взять бумагу для распечатки отчетов
Петр Дудин

Разговор о том, почему Беларусь не стала мировым научным центром.

Про отечественную науку белорусы знают мало. С ходу вспомнят, скорее всего, программистов и Академию наук. Ну и еще пару-тройку чудаков-изобретателей. Зато каждый второй скажет про утечку мозгов и бедность наших лабораторий, которые работают еще на советском оборудовании. Что не так с белорусскими учеными и нужна ли белорусам наука - в рубрике Onliner.by «Неформат».

Кто это?

Петр Дудин, 31 год. Окончил химфак БГУ и магистратуру того же университета. Докторскую степень (PhD) получил в британском University of Warwick (научная работа в области фундаментальной электрохимии и нанотехнологий). Кроме того, год работал в Leiden University (Нидерланды).

Ушел из науки три года назад и, отработав в консалтинге и инвестиционным аналитиком в управляющей компании «Роснано» (Москва), вернулся в Беларусь. Сейчас — директор по развитию в компании EnCata (опытно-конструкторское бюро и центр промышленного прототипирования), являющейся резидентом Минского городского технопарка.

— Давайте расставим все точки над «i». Как вы считаете, нужна ли белорусам наука, особенно фундаментальные, теоретические исследования?

— Конечно, нужна. В современном конкурентном мире страны завоевывают место под солнцем за счет производительности и эффективности труда, которые можно повысить с помощью новых передовых технологий. И это место определяется не количеством построенных в стране заводов, а добавленной стоимостью (разница между затратами и ценой, которую готов платить международный рынок), которую эти заводы обеспечивают.

Роль ученых — закладывать фундамент для высокотехнологичных производств, предвидеть развитие науки и технологий в ближайшие десятилетия, совместно с инженерами создавать новые разработки, которые будут реализованы в новейшей продукции с высокой добавленной стоимостью. Есть два пути: создавать продукцию с низкой добавленной стоимостью и зарабатывать на объемах (модель Китая) — это удел низкотехнологичных или устаревающих производств — или производить продукцию и оказывать услуги с высокой добавленной стоимостью на основе инноваций, новейших разработок, за которые мировой рынок готов дорого платить (модель стран Северо-Западной Европы).

— Но фундаментальные исследования — вещь очень дорогая, да и невозможно одной стране все это потянуть… Тем более что эффект мы можем почувствовать, к примеру, лет через сто.

— Важность фундаментальной науки для страны заключается в том, что в научных группах готовятся уникальные специалисты для технологических стартапов, высокотехнологичных компаний и производств. Мы могли бы значительную часть этого делать на европейские, американские или российские деньги, никто же не запрещает. В современном мире фундаментальная наука из огромных компаний (типа Intel, Dell, IBM) ушла в университеты. На Западе государства выделяют серьезные средства в виде грантов и под конкретные программы, в том числе на международные научные проекты. Там понимают, насколько важно интернациональное взаимодействие и обмен опытом в области науки. К сожалению, Беларусь долгие годы противилась интеграции в международную научную среду, присоединению к Болонскому процессу и ассоциации с ЕС. Наша страна могла бы получать значительно большее финансирование исследований в рамках партнерских научных программ и консорциумов.

— Как-то все у вас радужно. В Европе полно стран с классными лабораториями, людьми с отличным образованием — нужны мы им…

— У белорусских ученых есть огромное конкурентное преимущество — очень дешевые мозги, примерно в 3—7 раз дешевле, чем в ЕС или в США. А в сравнении с азиатами мы обладаем природной креативностью. Пускай постройка лаборатории будет стоить примерно столько же, но сама зарплатная составляющая исследований будет меньше. Мы могли бы стать настоящим научно-техническим R&D-хабом в ряде отраслей, не только в IT.

Более того, белорусы не воспринимаются европейцами как прямые конкуренты, не отторгаются, как это сейчас происходит с теми же китайцами. Например, вчерашние китайские аспиранты из европейских и американских университетов вернулись на родину и успешно копируют западные научные наработки. Вдобавок ученые в Китае имеют преимущество — у них отсутствуют регуляторные, патентные и сертификационные барьеры в ряде отраслей.

— Почему в таком случае мы не являемся мировым научным центром? Где международные лаборатории?

— Потому что мы не встроены в международную систему создания научных разработок. Раньше мы выполняли часть государственного оборонного заказа СССР. После развала Союза эта система разрушилась, а созданию рынка инноваций успешно препятствует белорусское государство, и отечественная наука уже 25 лет едет по этой колее. Роль гособоронзаказа частично переняли некоторые министерства и ведомства. Цепочка от лаборатории до производства нарушилась. Получилась фрагментированная система, похожая на Франкенштейна. Некоторые связи в этой системе восстановились, но те же исследования для военки по бюджетам уже не столь масштабны. А от недавнего всплеска трат на военку России нашим ученым почти ничего не досталось.

В мировую научную систему встроились единичные белорусские группы. Такие примеры стали возможны благодаря личным усилиям, активности руководителей отдельных лабораторий. Но это несистемный процесс. Государство скорее препятствует налаживанию этих связей визовыми и таможенными барьерами, а институты с радостью «отбирают» до 50% выигранных грантов на накладные расходы.

Второй момент — забюрократизированная система распределения средств. Белорусский процесс выделения грантов во многом похож на европейский. Но при этом Беларусь — страна маленькая, и «центров силы» в научной среде крайне мало (в отличие от ЕС), поэтому принятие решений зависит от довольно узкого круга людей. Это значит, что на процесс распределения средств на научные проекты можно влиять с помощью «кулуарной» работы. По этой причине система, замкнутая на себя, находится в колее и продолжает ехать по ней, с годами все больше замедляясь.

Единственный способ избавиться от этого — уйти от конфликта интересов, от аффилированности распределителей бюджетных средств и претендентов на государственные деньги, выделяемые на науку. То есть сделать процесс максимально прозрачным и публичным. Нужно создать совершенно независимую систему отбора заявок, в идеале с небелорусскими экспертами.

Так, к примеру, в Казахстане процесс отбора научных заявок по ряду программ отдали иностранным экспертам-ученым с международным именем, то есть людям, которые на 100% обладают научной беспристрастностью. И они определяют, чья заявка важнее, нужнее или лучше соответствует намеченным приоритетам. Такая система гарантировала бы, что деньги будут выделяться способным ученым и научным коллективам. Но, уверен, белорусским академикам, чиновникам и политикам сделать подобное не позволит гордость. Ведь ввести систему внешних иностранных экспертов — это все равно что расписаться в несостоятельности существующей системы.

Ну и третий момент — низкая эффективность работы ученых. Управленческая культура, уровень менеджмента в белорусской науке невысокий (как и в целом по стране). Неэффективность труда находит отражение в зарплате ученых и страновом уровне ВВП на душу населения.

— Но у нас гордятся тем, что аврал могут устроить, работать сутками… Белорусов в принципе считают трудолюбивой нацией.

— Смотрите, по ТРИЗу (теория решения изобретательских задач), которую придумал Альтшуллер, процесс изобретения нового делится на вариацию и стандартизацию. Выдумать новую теорию или открыть закон — это вариация. И думать эту теорию можно бесконечно долго, а может быть, будет внезапное озарение. Ведь когда знаменитое яблоко упадет на голову, неизвестно.

Стандартизация — это кропотливая каждодневная работа. Пример стандартизации в лаборатории — это рутинная работа по постановке экспериментов, сами эксперименты — сотни, тысячи экспериментов. То есть это абсолютно повторяемые вещи, которых в современной науке 80%, если не больше. Времена великих фундаментальных открытий прошли, настала пора мелких кропотливых побед.

Так вот в вариации наши ученые дадут фору многим. Наши ученые креативные, школа сильная, самобытная. А вот со стандартизацией большие проблемы. В белорусской науке управленческая культура невысокая, рутинная работа и процессы поставлены плохо. Кроме того, ученым приходится решать задачи, непосредственно с наукой не связанные: закупки, тендеры, написание бесконечных бумажек, заседания и прочее. Нужно помнить и то, что у нас было некоторое недофинансирование науки и внедрения разработок.

— Постойте, но из бюджета страны на науку ежегодно тратится 0,5—0,7% от всего ВВП. А это минимум $274 млн. Разве этого мало?

— А в развитых странах от государства на науку выделяются те же 0,7% ВВП. Но на Западе существуют еще траты на R&D (НИОКР, то есть научно-исследовательские и опытно- конструкторские работы) в размере 2—3% ВВП. Причем эти траты во многом делают частные компании.

В Беларуси же частный сектор мал (по разным оценкам, 30—40% экономики страны) и почти ничего не тратит на научно-технические разработки, потому что почти не пытается конкурировать на международных рынках.

У нас аспирант зарабатывает 2—4 млн, доцент — 5—8 млн, профессор — 10—15 млн. В Европе доцентами становятся в 31—35 лет, профессорами — в 35—40 лет. У нас — в лучшем случае лет в 45. Белорусский аспирант или научный сотрудник действует рационально: рост зарплаты при переходе на новую ступень незначителен, потому экономически выгоднее или уходить из науки, или уезжать в иностранные лаборатории, или сидеть на окладе, ничего не делать и зарабатывать «леваком». У нас ведь многие научные сотрудники где-то подрабатывают: кто-то создает сайты, кто-то «кодит», кто-то курсовые и рефераты делает на заказ и так далее.

Идем дальше. Эффективность. У белорусского профессора в среднем 1—3 аспиранта. На Западе — 5—7. Я вообще работал в группе, где на двух профессоров было 40 человек. В мире есть много групп, где на одного профессора трудится 30—70 аспирантов. Сравните количество рук и объем работы, которой управляет один профессор на Западе и в Беларуси!

И потом давайте сравним западную систему организации науки и нашу. У нас существуют очень большие потери на трение: большое количество бумажек, нужно долго ждать материалы, отсутствуют как класс маленькие компании, оказывающие различного вида сервисы и поставляющие расходники и оборудование в научные лаборатории.

В Беларуси сложно выбить деньги на элементарные вещи типа распечатки постеров для научной конференции, не говоря уже о поездке на саму конференцию. Встречал в Беларуси людей, которые тратили на это свои собственные средства.

А ведь ученый меньше всего желает думать о бытовых и организационных проблемах. Он все свое время должен тратить на постановку экспериментов и их осмысление, а не думать, где найти бумагу для распечатки отчетов. И заметьте, все эти перебои и отвлечение на мелочи удлиняет время на сами научные исследования.

В Европе с этим все гораздо проще. Идеальный случай — когда на факультете есть специальный «магазин» со специально обученными закупщиками, которые берут на себя процесс заполнения бумажек, заказы, доставку. Вы просто приходите и получаете все ваши расходники для офиса и экспериментов в «одном окне».

— Хорошо, завтра государство скажет: «Ребята, вот вам 2% ВВП, развивайте науку»…

— Если государство выделит деньги только на науку, их просто проедят, разработки не пойдут дальше лабораторий. Декларируемая цель белорусской науки — разработки ради разработок, а не разработки ради коммерциализации. Ведь сама суть инвестиций в науку и в R&D — повышать ВВП страны за счет создания продукции и услуг с высокой добавленной стоимостью.

Объясню свою мысль. Лабораторию от массового серийного производства отделяет пропасть. Сейчас у нас нет того мостика между наукой и производством, мы его потеряли. Смотрите: в СССР заказы на исследования буквально директивно доводились до институтов и лабораторий. В результате исследований рождались какие-то новые разработки или технологии. Затем в цепочку вступали опытно-конструкторские бюро (ОКБ), которые брали лабораторную разработку и превращали задумки в прототипы или пилотные установки, которые дальше испытывали и доводили до промышленных масштабов в научно-производственных объединениях и предприятиях (НПО и НПП). Только после этого все внедрялось на производствах, которые начинали изготавливать продукцию согласно госплану.

Развалился СССР, и этот мостик исчез. После развала существовавшей системы государство намеренно не дало развернуться рынку, который умеет формировать потребность лучше госзаказа. В современной Беларуси не понимают сложности внедрения научных разработок, не понимают ряда сопутствующих рыночных и технологических рисков: никакой «совет уважаемых людей» не в состоянии решить, какая разработка станет коммерчески успешной.

В развитых странах функцию внедрения научных разработок выполняют небольшие технологические компании (зачастую отпочковавшиеся от университетских лабораторий) либо спин-оффы (дочки крупных корпораций, коммерциализирующих новую технологию), технологические стартапы, поддерживаемые венчурными фондами и государственными грантами. Сами ученые коммерциализировать научную разработку не смогут, вертикально управляемым предприятиям это тоже не под силу: они слишком медленны и неповоротливы.

Поэтому Беларуси лучше вложить деньги в создание этого мостика — в поддержку малых частных инновационных компаний, в упрощение регулирования, коммерциализации научных разработок.

Можно вкладывать в науку миллиарды, но без создания в стране настоящего рынка, формирующего запрос на инновации, и мостика, связывающего науку и рынок, никакая наука не будет давать плоды.

А если вкладывать деньги только в новые предприятия (как это делают сейчас), они рано или поздно окажутся низкопроизводительными и низкоконкурентными (уже оказались) и впоследствии умрут. Альтернативный путь — закупка технологий на Западе; правда, нам будут продавать технологии 5—10-летней давности, что опять же не позволит продавать продукцию с высокой добавленной стоимостью на международный рынок.

— Мы пришли к очень грустному выводу. Системы нет, и создать ее никто не пытается. Какой вы видите выход?

— А кто создаст? Варяги? Нужны люди с другим, международным опытом. Много ли у нас ученых, которые вернулись с Запада и пытаются здесь что-то сделать? Единицы. Учитывая сложившуюся схему развития научной карьеры в Беларуси, профессорами они станут очень нескоро. Вернувшись, в условиях какой бюрократии они вынуждены работать? Кто сформирует запрос на научные разработки?

Сейчас у нас нет той критической массы современно мыслящих людей, чтобы решиться перевести все на современные рельсы. Появись нужное количество таких людей, все начало бы развиваться очень быстро.

С белорусской наукой в ее современном виде будет то же самое, что и с современными белорусскими заводами. Тут уместен лозунг «Эволюционируй или умри». Сегодняшнюю белорусскую науку, едущую по колее, ждет длительная эволюция в сторону деградации и смерти. Чудес не бывает.

Появление критической массы — маловероятный сценарий. Обновление белорусской науки невозможно без формирования успешного частного сектора, создающего запрос на научные разработки и инновации, без встраивания Беларуси в международные цепочки распределения труда и создания новых технологий. Увы.

Однако сохраняя белорусскую науку сегодня, пускай и в виде Голема-Франкенштейна, мы сохраняем хоть какую-то надежду, что Беларусь в будущем станет страной гибких высокотехнологичных частных компаний, а не банановой республикой, практикующей карго-культ.

Напісаць каментар 20

Таксама сачыце за акаўнтамі Charter97.org у сацыяльных сетках