19 сакавiка 2024, aўторак, 8:36
Падтрымайце
сайт
Сім сім,
Хартыя 97!
Рубрыкі

Побег из минской тюрьмы

6
Побег из минской тюрьмы

Главным показателем успешности тюремного заведения во все времена был один – количество бежавших из него заключённых.

После того, когда статистика по побегам, несмотря на все усилия стражи, ремонты и реконструкции, становилась всё хуже и хуже, перед властями вставала необходимость задуматься: как быть дальше? И, как правило, выход был только один – строить новую тюрьму с использованием в деле охраны арестантов самые последние «инновации». Собственно с этого – с полной обветшалости старого минского острога, уже не способного выполнять свою главную функцию, – в 1821 году и начал свою историю Минский тюремный замок, он же «Пищаловский», он же «Володарка», он же СИЗО № 1. Но даже новые мощные стены, башни, решётки, колючая проволока и забор не смогли полностью остудить тех, для кого неволя становилась невыносимой. О побегах – успешных и не очень – из Минского тюремного замка несколько совершенно реальных, основанных на архивных документах, историй. Все действующие лица реальные, имена и фамилии сохранены.

Бежавшие вплавь

Безусловно, бежать из самого Минского тюремного замка, охраняемого десятком надзирателей и смотрителей, было очень сложно. Но для большинства потенциальных беглецов, содержавшихся в минской тюрьме, и не требовалось делать подкопы, прятать в хлебе напильники или вязать самодельные лестницы. Существующая тогда система исправления существенно облегчала саму эту задачу: срочные (осужденные на конкретный срок) арестанты привлекались ко многим работам за пределами замка. Это некий прообраз современной «промки», но в отличие от неё, охраняемой не менее самой тюрьмы или зоны, места, где работали узники минской тюрьмы, охранялись только надзирателями. Поэтому, как правило, на подобные работы, которые могли быть совсем в другом конце города, ходили только осужденные на короткие сроки, в ком администрация не видела опасности, в отличие от осужденных на смертную казнь или каторгу. И это существенно меняет сам образ беглеца из тюрьмы, которого наше воображение привычно рисует как дерзкого, ловкого и бесстрашного супермена. И под этот героический образ главные действующие лица этой истории подходят, пожалуй, менее всего.

27 июля 1911 года группа заключённых из 20-ти человек получила наряд на работы на минской городской скотобойне. Документы сохранили нам имена некоторых их этих арестантов: Александр Мицкевич, Павел Медведев и Трофим Головня. Сопровождали эту большую группу всего два надзирателя Иосиф Игнатьевич Тарасевич (26 лет, православного вероисповедания) и Осип Томашов Вашкевич (38 лет, римско-католического вероисповедания, на тот момент на службе в должности младшего надзирателя состоял всего 2 года). Ровно в полдень заключённые собрались для обеда, но обед из тюрьмы ещё не принесли, и арестанты просто развалились на травке для отдыха. Двое заключённых обратились к охранникам с просьбой сходить с ними в лавку за салом (да! такие тогда были нравы), и Осип Вашкевич отправился с ними, а оставшихся 18 человек охранял только Тарасевич. Казалось бы, беги – не хочу. Но, то ли арестанты были слишком порядочными людьми, то ли условия содержания в Минском тюремном замке не казались им такими уж невыносимыми, но беглецы оказались вовсе не из числа отдыхавших на травке 18-ти заключённых и не из числа двух, отправившихся в магазин за салом. Наши герои только появляются на сцене.

Обед, который с таким нетерпением ожидали заключённые, из Минского тюремного замка должны были принести арестанты Дворкинд и Хайкин. Сопровождал их опытный надзиратель Илья Игнатьев Рутковский, который уже 18 лет посвятил работе в должности надзирателя минской тюрьмы. После того, как Вашкевич ушёл в лавку, был принесён обед, и заключённые принялись за его уничтожение. Когда третий надзиратель вернулся, Рутковский, зная, что на обед арестантам отводится полтора часа, оставив своих арестантов под присмотром двух своих коллег, отправился в будку, которая находилась в 200-300 метрах, чтобы «выпить сельтерской воды». Через какое-то время его встревожил крик неизвестной женщины, которая вопила, что сбежали два заключённых. Беглецами оказались именно еврейские юноши (после, один из надзирателей на дознании назвал их пренебрежительно «еврейчиками») Дворкинд 20-ти и Хайкин 17-ти (!) лет.

Вслед убежавшим арестантам уже отправился Тарасевич, а за ним побежал и Рутковский. Выяснилось, что Дворкинд и Хайкин во время обеда сидели за забором на тачках, где их не могли видеть оба надзирателя, и, воспользовавшись этим, скрылись в сторону Свислочи. На берегу реки осталась только их арестантская одежда, и к тому моменту, пока туда прибежал Рутковский, они были уже на другом берегу. Как позже показал Тарасевич, преследование беглецов не могло быть успешным, потому что «они были босиком и легко одеты, почему легко скрылись в городе». Но как быстро стало очевидным – это был не случайный побег, а хорошо спланированная операция. На другой стороне Свислочи, как разглядели свидетели, беглецов встретили две еврейки, которые передали им одежду. Одевшись в «чёрные костюмы» Дворкинд и Хайкин отправились сначала в сторону леса, но потом поменяли направление и быстро пошли в сторону кожевенного завода Имрота, на Ляховку. Все попытки догнать беглецов закончились неудачей.

В тот же день началось следствие, перед которым стояли две задачи: найти виновного в побеге и изловить самих беглецов. Уже 21 июля помощник начальника Минской губернской тюрьмы Рагозин вследствие личного поручения начальника той же тюрьмы производил дознание. Допрошены были все три надзирателя, а также бывшие на скотобойне заключённые. Впрочем, допрос последних не дал абсолютно ничего: арестанты показали, что обед был принесён Хайкиным и Дворкиндом. Что было после этого, по принципу «когда я ем – я глух и нем», заключённые ничего не видели. А вот показания надзирателей существенно отличались. Так Рутковский заявил, что оставил своих арестантов под присмотром Вашкевича и Тарасевича, на что последние протестовали, утверждая, что он им ничего такого не поручал, и ушёл за забор вместе с будущими беглецами. Рагозин дополнительно допросил Вашкевича и Тарасевича, было ли им поручено Рутковским наблюдение за арестантами Хайкиным и Дворкиндом на время его отлучки в лавочку. На что те показали, что «никакого поручения от Рутковского они не получали и за его арестантами наблюдения не имели, так как раньше не практиковалось, чтобы надзиратель оставлял арестантов, а, поставив обед с посудою, забирал своих арестантов и уходил обратно».

23-го июля вследствие предписания Минского городского полицейского управления от 21-го того же месяца за № 3883 помощник начальника Минского сыскного отделения произвёл повторный допрос надзирателей, а также новых свидетелей. Рутковский, практически повторил свои показания, изменив их только в одном месте. Понимая, что его коллеги не будут брать ответственность на себя, он уже не утверждал, что поручил им наблюдать за своими арестантами, а просто сказал, что ничего им не говорил, так как они хорошо видели, что он уходит. Про беглецов же показал следующее: «поведение Хайкина и Дворкинда не внушало подозрений, так как они арестанты были срочные и всё лето с весны носили в разные места, где работали арестанты, обед и занимались очисткою улиц». И добавил, что не разрешал им купаться в реке (исходя из его утверждения, можно предположить, что и такое в те времена практиковалось). А вот надзиратель Тарасевич изменил свои показания весьма существенно, возможно, решив не покрывать коллегу, который пытался подвести его под статью. Он показал, что во время обеда к Рутковскому подошли «три каких-то посторонних, видимо его знакомых, человека и поздравили его с пришедшим его днём ангела, а затем все вчетвером направились через двор на улицу», а куда, он не видел. А так же, что «уже люди окончили обед и легли отдохнуть, а Рутковский ещё не пришёл».

Следствию также удалось найти и женщину, которая первая «подняла крик» о побеге заключённых. Ею оказалась минская мещанка Анна Фаддеевна Адамович, которая недалеко от места событий кормила своего мужа Адама Ивановича обедом. Допрошенные супруги показали, что живут в Минске в собственном доме по Юго-Западной улице, а Адам работает на винном складе. Как раз во время побега он пришёл к железнодорожному мосту через реку, где его жена Анна поджидала с обедом. В это время в реке Свислочи купались незнакомые ему дети, и «среди купающихся два молодых человека отделились и плыли вдоль по реке, по направлению к мосту, а затем, переплыв реку, вышли на другой берег и направились на горку, в яму». Разглядели супруги и сообщниц беглецов: «две неизвестные ему женщины, по типу еврейки», которые, о чём-то переговорив с беглецами, пошли за ними к горке в яму и дали им одежду. Причём Адам Иванович проявил здесь завидную наблюдательность и «по движениям и суетности их... заподозрил в них арестантов». Поэтому он сейчас же послал свою жену Анну, дать знать тюремным надзирателям к скотобойне.

Довольно быстро определившись с виновником произошедшего – против Ильи Рутковского было возбуждено уголовное дело – следствие занялось и поимкой самих беглецов. Действовали сыщики очень оперативно. Уже в день побега была подняты все справки на беглецов, из коих следовало, что «Хаим-Ицко Хацкелев Дворкинд происходит из мещан города Гомеля, по приговору Минского окружного суда по обвинению его по 1 ч. 1647 ст. «Уложения о наказаниях» осуждён в тюрьму на 2 года 6 месяцев, и срок оканчивается 2.05.1913. Мовша-Ицко Носонов Хайкин происходит из мещан г. Минска, приговорён МОС по обвинению его в краже, осуждён тюремному заключению на 3 года, и срок отбытия наказания оканчивается 13.09.1913». В тот же день начальник тюрьмы отправил в Минское полицейское управление официальное письмо за № 4207, в коем просил, учинить розыск бежавших арестантов, а также сообщал их приметы: «Хайкин, 17 лет, роста среднего, лицо чистое, глаза карие, волосы, брови чёрные, нос и рот умеренные, особых примет нет. Дворкинд, 20 лет, роста среднего, лицо смуглое, глаза серые, волосы и брови русые, усы пробиваются». Уже 2 сентября беглецы были задержаны в Гомеле.

Оставалось поставить последнюю точку в этом деле – и ею должен был стать суд над провинившимся тюремным надзирателем. На подсудимого была составлена справка, из которой следовало, что Илья Игнатьев Рутковский – минский мещанин, от роду 40 лет, живёт в городе Минске, рождён в браке, белорус, православный, грамотный, имущества недвижимого не имеет. К делу был приложен и послужной список рядового Рутковского, из коего следовало, что он родился 20.7.1868. Вспомним, что побег произошёл как раз 21 июля – т.е. на следующей день после дня рождения Рутковского, а, стало быть, показание Тарасевича о пришедших поздравить товарищах не лишено истины, и, какую «сельтерскую воду» они пили, мы можем только догадываться. Как следует из послужного списка, Илья Рутковский был не только образцовым надзирателем, но и неплохим семьянином. Его жена Анна Яковлевна (кстати, тоже надзирательница Минского тюремного замка) родила ему трёх дочерей, которых назвали Вера, Надежда и Любовь. Незадолго до случившегося в конце марта 1911 года в семье Рутковских умерла дочь Любовь.

Всю свою сознательную жизнь Илья Игнатьевич посвятил охране заключённых. Ещё во время службы в армии 21.11.1889 года он был принят в конвойную команду, а сразу после 4-х лет службы 1 сентября 1893 года он назначен младшим надзирателем Минского тюремного замка с окладом в 180 руб. в год. Через 5 лет получил первую прибавку к окладу в 60 руб. в год, и каждые следующие 5 лет эта сумма неизменно росла, достигнув к 15-летию службы 240 руб. в год. Выросло и основное жалованье Рутковского до 240 руб. в год, так что, в месяц выходило около 40 руб., что вряд ли можно назвать богатством. Кроме того, за выслугу 5-ти лет в тюремной страже он был награждён серебряною медалью «За беспорочную службу в тюремной страже» для ношения на груди на Аннинской ленте, потом медалью «За усердие» для ношения на груди на Александровской ленте, а после такой же для ношения на шее на Аннинской ленте. И после всей этой безупречной службы – в этом списке появилась запись о судимости.

20 сентября Минское губернское правление постановило предать Илью Рутковского суду Минского окружного суда. 30 сентября прокурор этого суда выдвинул обвинение: «Виду изложенного надзиратель Минской губернской тюрьмы Илья Рутковский, 43 лет, обвиняется в том, что будучи 21.7.1911 в губернском городе Минске, назначен начальством, для сопровождения двух срочных арестантов из тюрьмы на Минскую городскую скотобойню, по нерадению к исполнению своих служебных обязанностей, прибыв к месту назначения, оставил названных арестантов без всякого присмотра, вследствие чего они бежали, т.е. в преступлении предусмотренном 1 ч. 452 ст. «Уложения о наказаниях». 17 октября МОС слушал по докладу члена суда Контребинского предложенное прокурором суда дело и постановил дать ему дальнейший ход в общем порядке без участия присяжных заседателей, назначив слушание на 28.2.1912. Так как повестка для всех надзирателей доставлялась на адрес начальника тюрьмы, то можно предположить, что никто из них на время следствия не был отстранён от своих служебных обязанностей.

28 февраля 1912 года в 16:45 началось заседание Минского окружного суда в следующем составе: председатель В. А. Веселовский, члены В. П. Литвинов и В. Н. Контребинский, при исполняющем должность помощника секретаря В. А. Сорочинском и при товарище прокурора С. В. Павлове. В суд были вызваны все три надзирателя, но Иосиф Тарасевич ещё в сентябре уволился с этой нервной работы, и поэтому не получив повестку, не явился в суд. После соблюдения всех формальностей был зачитан обвинительный акт. Изложив сущность предъявленного против подсудимого обвинения, председательствующий спросил Рутковского, признаёт ли он себя виновным? Подсудимый признал себя виновным, и в виду его сознания суд постановил: свидетелей не допрашивать. Товарищ прокурора, поддержал обвинение в пределах обвинительного акта, а обвиняемый просил об оправдании. После последнего слова Рутковского члены суда удалились в совещательную комнату и по возвращению председатель огласил резолюцию, добавив, что приговор в окончательной форме объявлен будет 12 марта. Заседание закрыто в 17 часов дня, спустя всего 15 минут после начала.

Приговор же заключал в себе следующее: «Рассмотрев дело… МОС находит виновность подсудимого Ильи Рутковского доказанной его собственным сознанием, вполне согласным с обстоятельствами дела. Преступное деяние, в совершении коего суд признает виновным подсудимого Илью Рутковского, предусмотрено 1 ч. 452 ст. «Уложения о наказаниях», и влечёт за собою наказание: арест на время от семи дней до 3 месяцев. Руководствуясь 149 ст. УОН, суд избирает для осужденного наказание, указанное во 2 степени 39 ст. УОН, каковое наказание в виду невежества осужденного на основании 134 и 135 ст. УОН понижает на одну степень и, определяя по 3 степ. 39 ст. УОН, назначает ему таковое в виду сознания в низшей мере…»

Какое ж наказание получил тюремный надзиратель Илья Рутковский за побег двух заключённых?.. Всего лишь арест на три дня при полицейском управлении.

Дмитрий Дрозд, специально для charter97.org

Напісаць каментар 6

Таксама сачыце за акаўнтамі Charter97.org у сацыяльных сетках