«Моя семья жила здесь веками»

Белоруска восстанавливает родовое гнездо в глухой деревне у реки.

На Шарковщине белоруска Наташа спасает дом из детства. Бабушкину хату она обновила и выхаживает, как ребенка. Тут нет заборов, растут высокие дубы, журавли перелетают с одного берега на другой, а вокруг — райская картинка и десятки историй из жизни, пишет журналист Realt Кристина Никанович.

Наталья живет в частном доме в Шарковщине, а бабушкина хата стоит в деревне Куриловичи — около 17 км от поселка. До своего «самого любимого места в мире» сейчас женщина добирается на машине, иногда садится на велосипед и за два часа доезжает до дома. Но это еще ничего, говорит Наталья. Вот как ее в 6 лет отпускали одну к бабушке — до сих пор непонятно. Маршрут был такой: заходила за буханкой хлеба в магазин, садилась на рейсовый автобус и доезжала одна до родных. Ничего не поменялось и в школьное время. Каждую пятницу Наталья брала с собой школьную форму и портфель с нужными книжками и тетрадями. А в воскресенье возвращалась домой довольная и подготовленная к учебе.

— Да, для меня дом в деревне — место, конечно, самое важное. А все теплые воспоминания связаны с моими дедушкой и бабушкой, которых уже, к сожалению, нет. Бабушки не стало недавно, а дедушка покинул нас еще в 2005 году. Меня привезли в этот дом из роддома. Даже помню, как трехлетняя не хотела отсюда переезжать с родителями в Шарковщину. Сейчас провожу тут все свободное время, поэтому моя подруга шутит, что я уже владелица Кусней. Из коренных жителей осталось тут шесть человек.

Куснями Наталья называет деревню не просто так. Это ее бывшее название. Деревня стоит на одном берегу реки Дисна. Про историю этого места даже хозяйке дома, историку по образованию, найти удалось немного.

— Возможно, больше информации есть в польских архивах, ведь деревня когда-то была частью другого государства. Одна из жительниц мне говорила, что «кусни» в переводе с одного восточного языка означает «изгиб реки». Не знаю, кто и в каком веке тут жил, но именно в месте, где у меня стоит дом, река изгибается.

Мы почти доехали до точки, но тут Наталья попросила нас оставить машину у дороги, а дальше пойти пешком: земля влажная, поэтому боится, что можем застрять. Не послушались, рискнули — и зря. Пока мы говорили с Натальей, водитель пытался вытянуть наш транспорт. Признаемся, что в итоге потом даже грустили, что у него получилось. Так хотелось остаться.

Есть места, которые достаточно увидеть всего лишь раз, чтобы они запомнились на всю жизнь. Когда такое происходит, в голове навсегда прописываются самые мелкие детали и даже время не стирает их яркость. Именно в такое место привезла нас Наталья. Здесь ветер перебивает ритм реки, журавли вещают о брачном сезоне, но их крик будто заглушается, когда подходишь к дубу-великану. Ну и как его не обнять? Для хозяйки дома это постоянный ритуал.

Весна уже покрасила землю в зеленый цвет. Трава еще не успела перерасти в бурьян, а через голые ветки деревьев видны далекие дома, что в скором времени исчезнут за кронами. Это и отсутствие забора делает все вокруг одним целым, даже берег на противоположной стороне кажется все еще участком Наташи, хотя это уже другая деревня.

Такому виду действительно можно позавидовать: дикие луга, старые яблони, сбоку видны купола храма.

— Это Благовещенская церковь 1800 года постройки. Поскольку деревня Рымки нежилая, службу в храме теперь проводят раз в год, на праздник Маковей — медовый спас. Да, раз в год слышны колокола. Когда церковь только восстановили — служба была каждую неделю. Помню, когда моста между двумя берегами не стало, мы с братом на дедушкиной деревянной лодке переправляли всех желающих. Так зарабатывали себе на конфеты.

Заброшенные рядом дома выглядят более бодро, когда поблизости живет человек. Вот и выгоревший до серости сруб из-за всех сил пытается не потерять свой вид. Его фасад настолько сухой, что и дотрагиваться страшно — боишься разрушить. А он вопреки всем предубеждениям показывает через окно, что в нем еще можно жить. За мутноватыми стеклами во всю уже порхают десятки бабочек, которых еще не увидишь на улице. Живность без препятствий попадает сюда через крышу. Грустно, что умирает такой старожил, особенно, когда у него есть хозяин.

— Этому дому точно двести лет есть. Моя бабушка еще в своем детстве знала его пожилых владельцев. С другой стороны тоже пустует хата. Из подобных домов со временем все ценное растягивают на дрова. Сердце разрывается, когда видишь, как нищают усадьбы, которых ты помнишь в расцвете.

Наташины предки жили в этой деревне веками. Как минимум четыре поколения женщин, не считая саму героиню, прожили на одном месте. Только раньше улица была у дороги и дома сейчас перенесены, потому что речка разливалась настолько, что затапливало.

Дом Натальи относительно новый. Его построил уже дедушка в конце 50-х. Он сам тоже из этой деревни и был старше своей супруги.

— По рассказам, бабушка замуж не хотела, а вот свататься к ней приезжали часто. Девушка была завидная: одна в семье, на воспитании дедушки и бабушки. К ней, как в какой-то сказке, приезжали парни верхом на лошадях, да застревали в грязи и падали. Больше смешили ее, чем привлекали внимание. Но дедушку она выбрала. Был работягой, умным, не пил. Прожили вместе долго, душа в душу.

Материалов для строительства тогда было не достать, поэтому возводили из чего могли, использовали даже бревна от старой хаты, в которой молодые жили первое время. Тогда дом был не таким большим. Пристройка, в которой сейчас обустроена спальня, появилась намного позже, когда бабушка с дедушкой провожали старшего сына в армию (вот это были столы, раз приходилось достраивать полдома). Пригодилось постройка и потом — там по три дня гуляли свадьбы всех четверых детей.

Детство женщина вспоминает со слезами — еще болит рана от утраты любимого человека. Но вместе с тем на лице то и дело появляется улыбка от слов про бабушкину еду, которая та готовила для внуков с четырех утра.

— Помню вкус блинов из печки, кашу и картошку с мясом. Блинов было так много, что хватало и на завтрак всем детям, еще и на перекусы между делом. А вот перник с прослойкой из варенья с молоком улетучивался за пару секунд, а хворостом бабушка радовала нас по выходным. На Пасху она всегда пекла булки. Уже во взрослом возрасте, когда приезжали к ней, она с собой давала по несколько булок с разными вкусами. Теперь и я булки пеку, в печке повторяю ее блюда, но все равно нет секретного ингредиента — ее любви что ли.

Около 10 лет дом простоял в одиночестве. Навещать его приезжали и бабушка, которая жила у своей дочери в поселке, и сама Наташа. Его обновлением женщина занимается уже лет семь. На это решилась в тяжелый для себя период. Теперь шутит, мол не знает, кто кому помог — дом ей или она дому.

— Я была в процессе развода. Постоянно искала место, где могла побыть наедине с собой, поплакать. В конце концов, снять маску, которую носила ради детей, набраться сил, чтобы снова ее надеть. В итоге все дороги вели меня в бабушкин дом. В какой-то момент поняла, что должна восстановить его и свою жизнь. Приехала к бабушке, рассказала о затее, она одобрила. Около четырех месяцев ушло на оформление документов. Службы приезжали и делали замеры участка. Казалось, что эти бумаги никогда не закончатся. После всей этой беготни, на закате, я села на крыльцо и заплакала горькими слезами из-за страха неизвестности. В голове тогда крутилось: «Наташа, что ты тут будешь делать? Как одна справишься? С чего начинать?». Но ничего. Видите, справилась!

За время отсутствия хозяйки, дом знатно просел. Наташа, заново заливала добротный фундамент, меняла нижние венцы бруса и решилась разобрать веранду, через которую раньше никто не ходил. Теперь тут прямой выход к речке. Небольшую крышу держат березы. Колонны обкрутили пластмассовой проволокой, что лежала в сарае, отделали штукатуркой и раскрасили. Получилось очень натурально. Фасад же перешел из зеленого в вишневый цвет.

Внутренний интерьер также изменился. Четыре комнаты теперь стали одним пространством.

— При бабушке с дедушкой тут была кухня, небольшая гостиная с телевизором, спальня и прихожая, где стояла деревянная канапа. Стены убрали, но суть почти осталась, — проводит экскурсию Наталья. — Печку немного переделали, дымоход сохранился. Осталась и бабушкина плита, а вот лежанку пришлось убрать, а в уголке поставить современную кухню. Холодильник появился, хотя в моем детстве все охлаждалось в колодце.

О бабушке напоминает и старый коловрат. Хозяйство было большое, держали и овец. Шерсть меняли на нитки. Бабушкиными руками были связаны все носки, шарфы, шапки и перчатки. Перестала рукодельничать она за четыре года до смерти.

В углу стоит деревянный стол, который всегда раскладывали перед гостями. За ним спрятаны стулья.

— Сейчас они все на виду, а раньше мы кушали, сидя на лавке. Один стул стоял перед телевизором. На нем всегда сидел дедушка, не пропуская все новостные выпуски и, конечно, парад.

Диваны тоже остались с того века. Их самостоятельно перетянула Наталья, придав им цветочный вид.

Притягивает внимание еще четыре вещи. Одна из низ — деревянная рама 1929 года, которую делали для прабабушки Натальи. За ним вручную на дощечке написано на польском языке «Агнеше от Мойши» — для кого заказ и кто его сделал.

Маслобойка, которую помнят все дети в доме, нашла свое современное применение. Теперь она — ваза.

— Все дети по очереди сбивали в ней масло перед телевизором.

Живет в доме и проигрыватель — воспоминание о дедушке и его любви к музыке. В свое время он играл и на гармошке, и на баяне. Лучшим подарком для него была новая пластинка.

— Нельзя часто было включать, но периодически он нам что-то ставил.

Ковер на стене — это ручная работа. Около сорока лет назад над ним трудились мама Натальи, тетя и бабушка. Шерстяными нитками они повторили рисунок покрывала, что брали за основу. За это время ковер остался таким же ярким и не потерял форму.

Окна дома украшают старые фиранки, которыми поделилась подруга Натальи. Вместе с ними она привезла шторы — точь в точь такие же, что когда-то висели в ее детстве.

Нельзя пройти мимо могучего резного шкафа, который достался еще от прабабушки. Сейчас его статус Наталья немного обновила золотой краской.

— Раньше в нем всегда висел пиджак с дедушкиными медалями. Там был карман, где всегда хранились деньги. Помню, приедем и дедушка говорит: «Маць, ідзі дай дзецям па рублю». Бабушка вставала и брала оттуда деньги.

Вторую часть дома владельцы называли «чистой» или «та хата». В детстве тут стояли кровати и диван, где дети, внуки спали, когда приезжали летом. Как только бабушку перевезли в Шарковщину, пол моментом сгнил, а его место занял плющ. Ныне тут полноценная спальня, стоит еще один старый шкаф, на стенах — бабушкины вышивки.

— Распашная дверь, сделанная руками деда, и печка остались на своем месте, — восхищается Наталья. — Я мечтаю о своей отдельной бане, но пока решила не лишать себя удовольствия и обустроить ее в сенях дома. Тут есть и парилка с камнями из речки, душ, а за занавеской спрятался и туалет. Мы провели коммуникации, поэтому сейчас жить стало легче, чем в детстве. А воду до 1971 года пили из речки. Вся деревня с ведрами и коромыслом к ней ходила.

Наталья говорит, что, если дом оставить без присмотра, природа быстро найдет ему новых хозяев. В прошлом году крышу облюбовали ласточки. Их было очень много. Звон не прекращался с утра до вечера — вот такая масштабная стройка была.

— До этого тоже был интересный случай. Приехала, навожу порядок внутри и слышу, что у меня по крыше кто-то ходит. Ненароком подумала, что схожу с ума. Вышла и вижу, что два аиста притащили огромные ветки и уже укладывают их мне на трубу. Говорю: «Ребята, я тут живу, выберите себе место чуть дальше», — смеется хозяйка. — Видимо, их сюда что-то притягивает, как и меня.

Выгнать с участка после долгого разговора сложно и нас, не говоря уже про аистов. Куда не ступи — везде какая-то магия или история. Налево пойдешь — спустишься к пирсу, направо — найдешь большой крест, который обычно ставили в начале деревни.

— Он стоял тут и в детстве бабушки, ведь напротив уже была переправа, а этот крест встречал и провожал путников. Когда пришла советская власть, его пытались выкопать, но у мужиков не получилось. Тогда попробовали с лошадьми, но у тех подкосились ноги, а основание так и не достали. Попытки в конечном итоге забросили. Он мне тоже дорог, так как обновлением креста в последний раз занимался дядя, а до него — дед.

— Весной тут цветут сирень, цветы. Всегда в это время были заняты все лавки в округе. Невозможно уйти с улицы. Я довольна, что мне удалось не дать дому погибнуть. Работы много, но уже есть куда приехать и где остаться. Жаль, что дети едут сюда только по моей просьбе. Сын еще приезжает, дочка больше город любит. Мне хотелось бы, чтобы и они горели этим местом, тянулись к корням, но как есть. Может с возрастом все поменяется. Главное, что я тут счастлива.