Не только про секс

В СССР была официальная идеология – коммунизм.

Это когда все люди братья, а все бабы – сестры, как говорил приятель, ставший совладельцем крупной софтверной компании.

Я не верил в коммунизм, которая строила в едином порыве новая историческая общность - советский народ,

- не верил в советский народ, что он добровольно строит коммунизм,

- не верил в СССР, на который этот коммунизм должен был наступить.

И конечно, я не верил, что в СССР секса не было.

Но не с самого начала, с самого своего появления на свет. Прозрение наступило несколько позже, по мере роста организма.

- Как же так, - недоумевал я, - я же и есть живое доказательство того, что в СССР секс был.

И таких доказательств были миллионы.

Они ездили в автобусах, электричках, распивали спиртные напитки в неположенных местах, летали в космос, болели гриппом, исполняли интернациональный долг в Афганистане, стучали костяшками домино под старой липой, ругались в очереди за апельсинами, разводили аквариумных рыбок, бешено аплодировали на партийных съездах, торговали цветами на рынках, копали могилы и плакали на похоронах.

Они доили, косили, строгали, качали, пели, пили, чавкали, плясали, болели, стучали, охраняли и берегли.

Они защищали Родину, диссертации, нажитое имущество и обвиняемых.

От них пахло потом, навозом, бензином, лекарствами, табаком и алкоголем, весной и даже смертью.

Они были длинноволосыми, длинноногими, пышногрудыми, высокими, волоокими, загорелыми, упругими, зеленоглазыми, большеротыми, рыжеволосыми, блондинками.

Они были толстозадыми, кривоногими, узкоглазыми, жирноволосыми, безобразно глупыми, пьяными в смерть, значительно старше меня и ужас какой страшными.

Они были певицами, манекенщицами, фигуристками, учительницами музыки, соседками, студентками, ткачихами, колхозницами, бухгалтершами, секретаршами, архитекторшами, репетиторшами, доярками, инженерами и даже сотрудницами военкомата.

На некоторых нельзя было смотреть без жалости на утро, некоторые с жалостью смотрели на меня.

Власти, конечно, все отрицали, но в секс был.

Он был в постелях, подъездах, на чердаках, в поездах дальнего следования и тамбурах электричек, в высоких кабинетах, в туалетах, на диванах, кухонных столах, телевизорах, в операционных, окопах, самолетах, в камере предварительного заключения, на конвейере и под ним, даже в монастыре, рентгенкабинете и зубоврачебном кресле.

Кое-что скрыть было не возможно. Например, кожно-венерологический диспансер. Как-то хорошо пошутили «Кто живет в СССР – попадает в диспансер».

Я попал. Пошёл за компанию с приятелем, которому было совсем худо и страшно. Мы тихо сидели в очереди перед кабинетом из которого вывалил долговязый самоуверенный парень весь в веснушках, черном засаленном пиджаке и зеленой рубашке не первой свежести и, заправляя рубашку в штаны, громко, с бравадой, сказал ожидавшей его бабе серого цвета лица с грязными ногтями в толстом, несмотря на теплую погоду, вязаном свитере.

- Ужо усё.

Баба спала. Она подняла голову, и я увидел блеклые равнодушные глаза.

- Это у вас долго, - гордо продолжил парень, застегивая ширинку, - а у нас быстро. Раз – и готово.

Он подмигнул, и мне сразу стало холодно. Баба покорно встала, взяла красавца под руку, и они пошли в сторону лестницы к выходу.

Приятель проводил их долгим взглядом, тяжело вздохнул и снова уткнулся в брошюру о личной гигиене.

Через четверть часа из-за двери кабинета раздался вопль:

- Доктор, мне нельзя в больницу! У моей мамы слабое сердце.

Моего друга не положили в стационар. Прописали таблетки, уколы и взяли подписку, что он будет себя хорошо вести. Он вышел бледным, покрытым испариной, злым, но явно гордым собой.

Всю остальную жизнь он вел себя хорошо, если не считать три года условно. Сейчас совладелец крупнейшей софтверной фирмы.

СССР закончил своё существование, когда в банке закончилась валюта. Опустели полки магазинов, исчезли продукты, товары первой необходимости и широкого профиля, предметы роскоши и статусные.

Мы начали жить в независимой стране, население которой сокращается год от года.

Рассказывали, что падение рождаемости происходит в результате объективных факторов. Развал империи, экономические реформы, постиндустриальный шок… Чего только не придумывали. Но при этом показывали женщин, которые по своей природе были полностью асексуальны. Ермошина, Ермакова, Абрамова, Худая…

Может они говорили и нужные слова, может даже и правильные, но я их не хотел. Агрессивно не хотел. Цинично не хотел. Даже не мог себе представить, кто их может хотеть. Меня от них тошнило.

Но ты же Маргарет Тетчер тоже не хочешь? – возражал мой внутренний голос. Минуточку, не сдавался я, Маргарет Тетчер умная баба, в возрасте, и легко поверить, что когда-то она была молодой и желанной. А этих я представить не могу. Закрываю глаза и сразу тошнит.

Правда на какой-то момент мелькнуло новое лицо Наталии Петкевич, но быстро исчезло, и официальная действительность опять стала серой, покрытой борщем и стеклом, по которому бьют железом.

Наша официальная идеология – сильное, чэсное, богатое, стабильное государство, о котором заботится народ и оно, по мере возможностей, платит ему тем же. На самом деле мы – это сидящая в засаде страна, готовая в любой момент мощью всех своих поцелуев обрушиться на тех, у кого есть дешевые углеводороды.

То есть поцелуи как бы и есть, а вот секса нет.

Не стал секс официальной идеологией, хоть недавно, среди власть имущих, пробежала судорога и представительные мужчины с большими животами, широкими лицами и массивными седовласыми головами стали призывать нас иметь в семье по три ребенка.

Закончилось эта идеологическая компания совершенно предсказуемо – исчезла валюта из обменников…

Чего-то мне это все так напоминает…

Евгений Липкович, специально для charter97.org

Фото: Вика Щербакова