Боец АТО, вырвавшийся из-под Иловайска: Мы россиянам спуску не даем

До начала российской агрессии против Украины пенсионер одного из силовых ведомств — Александр — жил в одном из городов Донбасса.

Когда его родной город захлестнула сепаратистская круговерть, он вместе с друзьями принял для себя решение присоединиться к одному из добровольческих подразделений, сражающихся за Украину. О том, как он воевал за целостность страны, попал в плен под Иловайском и как ему удалось вырваться он, на условиях анонимности, рассказал «Времени новостей».

- Расскажите, почему вы решили пойти добровольцем на войну?

- Потому что смотреть на это все было уже невозможно. Было видно, что в наш город зашли большие деньги и вслед за этим началось сепаратистское движение, которое начинали регионалы и коммунисты. Регионалы заправляли — в окошко смотрели и «капусту» отстегивали, а коммунисты устраивали различные акции.

- Можно поделить людей, участвовавших в этом движении, на какие-то категории?

- Первая категория это бизнесмены, которые ищут, где можно, образно говоря, «отбить капусты». Заработать любой ценой. Для этой категории коммерсантов нет ничего святого. Как говорится, ни семьи, ни флага. Они увидели, что в город зашли большие деньги. Вторая категория, как говорят в местах не столь отдаленных, «черти» — ранее судимые, алкаши. Он одел камуфляж, выдали ему дубинку, затем автомат без патронов и он чувствует себя чуть ли не Господом Богом. У них, как правило, нет семьи. Жили они с того, что им на блокпост привозили сигареты, еду. Вчера он был отброс общества, а сегодня он уже герой: ходит, на блокпостах машины проверяет. Может мужика по морде ударить. Третья категория — это интеллигенты-неудачники, у которых были большие, но нереализованные амбиции. Он работает маленьким человечком на своей работке, а ему хочется «керувать». А тут он сразу «депутат ЛНР» — его никто не выбирал, но он уже депутат. Но особым интеллектуальным уровнем эта публика не отличалась. Спрашиваешь: «А кто будет в ЛНР пенсии платить?»

- Киев.

- Почему не Париж, вы же говорите, что вы отдельное от Украины государство.

Когда «депутат» не может ничего ответить на такие неудобные вопросы, включается агрессия. Ты сразу же становишься для них «провокатором».

- Много сообщений о случаях правового беспредела со стороны сепаратистов. Как это выглядело в вашем городе?

- Например, бывшая жена пожаловалась на своего бывшего мужа, что он настроен проукраински. Сепаратисты приехали — забрали у него машину. Но с этого только все начиналось. Сразу же противники Украины поделились между собой, чуть ли не до разборок между ними доходило. У нас в городе была группа сторонников «ЛНР» от Болотова, люди Гиркина, третья — бегал казак от Козицина (войско Донское — ред.). Гиркинские вербовали людей в Славянск… На определенном этапе мне надоело сидеть в Фейсбуке — захотелось действий. У нас собралась группа единомышленников, которая начала работать. Чтобы мы не были таким же ОПГ, как сепаратисты, нам нужно было легализоваться. Поэтому мы поехали в военкомат, нас призвали и затем мы начали работать в интересах Украины. Разведчиками одного из добровольческих подразделений.

- Как работали?

- Получили задание — отработали.

- Языков брали?

- Да.

- Вы были в Иловайске. Чем там занимались, как вас и противоположную сторону воспринимало местное население?

- В Иловайске выводили колонны с раненными, заводили медицину и раненных вытягивали.

По городу «ходили» и мы и они. Мы были в части города, которую занимал частный сектор. Там очень много проулочков. Но нам помогали местные ребята — показывали куда можно и куда нельзя идти.

Местное население сепаратисты уже достали. Например, в Иловайске россияне и сепары «молотили» школу, а в школе было порядка 100-150 местных жителей. Они ее «градами» молотили — им было наплевать. Местные-то понимают, что это не мы — мы сами по себе не стреляем же. Там, как и везде на Донбассе, уже увидели, что там где появляются сепаратисты город пропадает.

- Расскажите, при каких обстоятельствах вы попали в плен.

- Котел закрылся, ориентировочно, 26-25 августа. Кто-то умный посчитал, что будем выходить — собрались идти в Многополье, южнее Иловайска. Без стычек дошли туда колонной. Перекрестились. Думали, что самый тяжелый участок пройден. Но, как оказалось, там нас два дня уже ждали, хоть и говорят, что обещали некий «зеленый коридор». Мы оказались для россиян, как на тарелочке. Батальон расстреливали с танков, ПТУРов (противотанковая управляемая ракета — ред.), как в тире.

Мы огрызались, как могли, с подствольных гранатометов. Я был за рулем машины. Задачей на тот момент было добраться до «зеленки», чтобы где-то как-то укрыться. Противник выбивал, прежде всего, тяжелые машины, грузовики — все в небо. Добрались до зеленки. Но и там они нас хорошо стали «прессовать». Начались обстрелы по «зеленке», по домам. Стали обстреливать из крупнокалиберных пулеметов — головы не поднимешь. Но мы тоже уничтожили у них три танка, один БТР сожгли.

Когда зашли в деревню, в Червоносельское, взяли в плен четверых россиян. Молодые пацаны, контрактники. Они в ужасе забрались под кровати, когда их сослуживцы стали бить по нам. Эти хлопцы, по их словам, не понимали, что они находятся в Украине. «Мы на учениях в Ростовской области», — говорили. — «Нам сказали, что возможен прорыв американцев и фашистов на нашу территорию». Я, конечно, понимаю, что русские пленные могли и «свое кино крутить», но мы также понимали, что эти пленные наш шанс вырваться из кольца.

Среди пленных у нас был сильно обоженный их танкист. Пошел на переговоры с белым флагом один из наших руководителей, предложив русским: «Забирайте его, чтобы он у нас не умер». Не знаю выжил ли он. Также заявили за этих четверых. »Хорошо, будем думать», — был ответ противоположной стороны. Думали, что сейчас будем договариваться с россиянами. Там, кстати, сепаров не было — одни россияне. Когда снова начался артобстрел, мы как могли прикрывали этих российских пацанят, потому что понимали, что если они погибнут, скажут, что мы их убили. Поэтому-то мы их в конце-концов просто отпустили. Потом руководство снова пошло договариваться. Мы хотели выйти с оружием, они готовы были выпустить, но без оружия. Грозились забрать нас в Россию, где наши добровольческие батальоны признаны террористическими организациями. Это значит, как минимум, пожизненный срок каждому из нас.

Но пацаны у нас собрались все сильные, дерзкие — хотели выходить с боем. Но у нас было порядка пятидесяти человек раненных, в том числе около тридцати тяжелых. Всего было нас там, по приблизительным прикидкам, человек триста.

У кого, что было из медикаментов — все отдавали раненным, но «медицины» все равно не хватало. Там люди умирали от легкого осколочного ранения ноги, которое в обычных условиях лечится за неделю. Умирали на второй день от заражения крови, поскольку вместе с осколком даже в небольшую рану попадает грязь. А лекарств не было — все что было, было потрачено. Потом к нам в поселок подъехали российские парламентеры. Насколько я понимаю, после того, как пришли к ним отпущенные нами их пленные. Сказали, что с оружием выпускать не будут, только без оружия. Но уже появилась гарантия того, что не будет артобстрелов.

После того, как уехали русские парламентеры, мы легли спать. Часть, в основном военных, уже тем вечером подняли белый флаг и ушли к россиянам. Часть ушла мелкими группами прорываться. Позже я ними встречался — ребята повыходили. У нас же были трехсотые и девчонки-медики, а идти надо будет очень много — до Старобешево. Зарываться также не было смысла — мы понимали, что деревня будет «чиститься». Хотя, как мне потом рассказывали, двое ребят с гранатами просидели девять часов в выгребной яме, пока прошла зачистка села. И тогда они вышли и пошли к своим. Если есть такая информация, значит эти хлопцы дошли. Таким медали давать надо.

Утром на следующий день тишина, а потом нас снова начинают долбить артой. Снесли второй этаж дома, где наш штаб собирался. С той стороны нам передали: «Все хлопцы — по вам вопросы не рассматриваются, получено указание вас разбомбить, у вас есть чуть-чуть времени, чтобы выйти к нам». Что будет с раненными? «С раненными все будет хорошо» — пообещали россияне. Не знаю «накрыли» бы нас или нет, но укрываться реально не было где. В подвалах, но в подвалах раненные. Три дома, местность открытая, а они сверху молотят.

…Пришли. Россияне нормально встретили: досмотр сделали, посчитали и повели.

- Можно сказать, что россияне превосходят по подготовке наши войска?

- Ничего подобного — мы им спуску не даем. У них полностью отсутствует мотивация: им непонятно за что они воюют, зато они осознают, что если погибнут или будут ранены, им ничего не «светит» в России. Ни статуса, ни помощи — их просто спишут. Поэтому у обычных солдат, с которыми мы говорили, страх перед этой войной. Они сами голодные. Когда мы уже были сутки в плену, они у нас просили сигарет. Мародерства с их стороны никакого не было — никто ничего не забирал. Это я говорю за нашу группу. Потому что мы вернули их четверых пленных. Их старшина с утра привез нам пайки — один на семерых, но хоть что-то пожевать. Говорит: «Это чисто от меня за то, что вы моих хлопцев не тронули». Потом водички подвезли. А мы тем временем присматривались к окружающей местности: где подсолнухи, где дозоры стоят. Сразу поняли, что нас в Россию вести не будут. Потому что граница там в двадцати километрах и тогда бы нас в шесть утра уже повели бы. Здесь же нас кормят в семь утра, в одиннадцать кормят еще, но уже лучше — один паек на двоих.

Тут же на арбузном поле, куда нас привели, была группа наших военных, которая попала в плен накануне. Стали мы «мурчать» с этими вояками: кто, что, откуда. Все время старались находиться возле российского военнослужащего с рацией. Так мы услышали, что планируется выводить всех раненных и только военных. «Батальоны остаются на месте» — был приказ по рации. «Сколько у тебя вояков? Не знаю — мы их еще не пересчитали» — также мы услышали из диалога по рации.

Мы поняли, что они не знают количества военных, поэтому просто встали и пошли в колонну с военными. Мы были в курсе, что с добровольческими батальонами они не церемоняться, а с мобилизованными военными другая ситуация — тут есть возможность получить помощь по линии Красного Креста.

«Встали и пошли, вопросы потом задавать будете», — приказал я своей группе. Часть пошла и стала в колонну с вояками. Некоторые из наших остались на месте. Вслед за этим колонна из пленных военных, к которой мы пристроились, двинулась с места. Нас привели на берег речки в поселок Осыкино. Я зашел руки помыть — берег высокий, с дороги тебя не видно. Ага, если что уходим по бережку. Тут еще сепары привезли людей с другой колонны. Ситуация непонятная. С местными разговаривали, которые нам ведрами стали воду приносить. У наших вояк, которые были с нами в колонне и ранее стояли в этой деревне, осторожно пораспрашивали о настроениях в деревне. Готовились остаться в здесь, а потом уже отсюда петлять. Но тут вдруг едет колонна техники Красного Креста. Я понимал, что если попадем в машины, бежать будет сложнее. Как поступить? Но в этой колонне Красного Креста я увидел машины и людей, с которыми я сталкивался ранее.

Стало понятно, что это приехали «хохлы», не россияне, не сепары. Подошел, спрашиваю: «Кого забираете?».

- Всех. Вы — раненные. Нет ран, значит вы контуженные.

Всех нас посадили на машины и увезли. Россияне нас провели по территории, которую они контролируют. Сепары машины не трогали. Вышли мы в Волноваху, а там уже каждый по своим подразделениям рассосался. Вот таким макаром. Ребята, которые остались в Осыкино, их через полчаса погрузили в машину и повезли к сепаратистам.

- Сегодняшнее перемирие как оцениваете?

- Положительно, оно очень было нужно. Особенно после Иловайска: вся техника была разбита, люди там остались в плену — их нужно вытягивать.