Минская гламурь

В Беларуси появились люди, которые не любят «нищебродов» и создают клубы для «своих».

Пытаясь жить по образцам высокого гламура, местная «элита» на самом деле просто не может стать таковой, для этого превращения нужны не только деньги.

Недавно на tut.by появилось замечательно интервью ведущего минского ресторатора, посвященное открытию его нового клуба. В интервью не было ничего о самом клубе – о его концепции, интерьере, о кухне или музыке. Зато мы в подробностях узнали о том, какого рода люди могут в него попасть, а каких туда не пустят.

«Вкусно одетые» и «упитанные, но щедрые»

Ресторатор описал свою целевую аудиторию и персон нон-грата с иронической искоркой, охарактеризовав верхушку беларусского общества гораздо точнее любого социолога: «если вы заурядно одетый, упитанный, но щедрый банкир, без вульгарных манер, готовый угощать шампанским танцующих субреток и старлеток, – мы ждем вас так же, как и немногословную топ-модель». «Если вдруг вы ничем не отличились, вы немолодая, непривлекательная, мало примечательная особа, лишенная смелости и вкуса, но при этом ваша фотография красуется на обложке всемирно известного минского глянцевого ежемесячника; или вы гордый обладатель тюнингованного авто, турбийона и литого бицепса, и при этом вы бережно сохранили манеры подростка-гопника с окраин – вам вход в этот клуб заказан».

Он также подчеркнул, что подобного рода заведения априори предназначены для узкой группы ограниченных людей (и не дай Бог не для широкой публики), которые в Минске страдают без приличных заведений, как киты, выброшенные приливом на берег, ведь в нашей псевдосоциалистической и не слишком богатой стране «уже сейчас, не спрашивая нашего с вами мнения, существует пока еще очень тонкая, но вполне состоявшаяся прослойка обеспеченных людей, оставляющих огромные деньги в качественных заграничных клубах. Не следует забывать также о небольшом expat-коммьюнити, посольской публике и заезжих деловых людях, привыкших к определенному уровню клубного отдыха».

Что ж, противоречий в такой позиции нет. Профессия обязывает: странно было бы ожидать от владельца самых дорогих заведений Минска симпатии к невзрачным неплатежеспособным личностям, а вместо социального дарвинизма – радостной готовности воздать каждому «по потребностям». В противном случае он открывал бы в столице сеть общественных столовых или, на худой конец, простите за выражение, коворкингов.

Атомный ценник против «лохопедов»

Известие об открытии нового клуба глубоко тронуло сердца многих. Причем вне зависимости от социального статуса: об особом устройстве зеркала между мужским и женским туалетом в клубе мне, например, поведала хозяйка салона, где я освежала стрижку, а о ценах на коньяки – таксист.

В их интонациях сложным коктейлем мешалось восхищение, благоговейный ужас и отвращение.

Больше всего, как всегда, лютовал народ на форумах. Обличали все ночные заведения Минска огулом, называя их притонами для секс-туризма и гетто для людей, наслаждающихся самим процессом спускания денег в унитаз. Эта стихийная волна гнева, которую сложно свести к банальному ресентименту, формулировала важные вопросы: «Вот я одного не могу понять: У нас в стране есть что нибудь не элитное? Меня тошнит уже от этого слова»; «Я иду в клуб, чтобы познакомиться там с девушкой. Мне интересно, секс с девушкой из элитного клуба (за которую придется оплатить миллионный счет) будет действительно в несколько раз круче, чем с девушкой из клуба попроще?».

И ответы: «Лучший способ заставить быд людей жаждать куда-то попасть или что-то попробовать – это сказать, что им туда нельзя».

Не подходите по статусу/одежде/денег нет столько у вас. И все, человек своей целью в жизни поставит доказать тем, кто его куда-то не пустил, а главное – самому себе – что он этого достоин».

А некоторые, например, переводили концепцию «элитных заведений» с дипломатического на русский: «Вода и кока за такие деньги – чтобы лохопеды не заходили попить водички. Ценник атомный и жесткий фейсконтроль сделали – потому что лохопутов пруд пруди полный город. А критиковать – смысла нет, не нравится, голосуй рублем – иди в за угол выпей пива из бутылки».

Наметились простые оппозиции – лохопуты и нищеброды, пьющие пиво из горла, и молодые повесы, замеченные однажды в обществе британской королевы, имеющие «лондонский акцент и инвестиционный фонд».

Между этими крайностями разверзлась пропасть, в которую провалилась не только глыба беларусского общества, которая, напахавшись за день, пьет пиво не за углом, а у телевизора, но и все те, кто, например, предпочитает пиву из горла чашку кофе или бокал вина, ездит не на тюнигованном авто, а на экологичном велосипеде, а вместо «закрытой VIP вечеринки» или ночи мокрых футболок идет на оперу, концерт или в кино не потому, что денег на вход в клуб жалко, а потому, что ему/ей так больше нравится. Те, кто не сорит деньгами, имеет чувство собственного достоинства, которое подпитывается не столько за счет высоты дохода, сколько за счет самореализации в профессии, не получает удовольствия от демонстративного luxury-потребления, а также отличается неуемным любопытством и потребностью в хорошей музыке, литературе, живописи, театре, кино, журналах и готов это не только поглощать, но и создавать.

Роскошь человеческого общения с роскошью

Но не дресс-кодом единым и не только «атомным ценником» славны заведения упомянутого ресторатора. Например, по слухам, он однажды уволил официантку за то, что она не знала, кто такой Тарковский, и не могла поддержать о нем разговор с посетителями. С точки зрения таких простых и грубых материй, как трудовое законодательство, это вопиющая дискриминация работника. Но, спросят меня, что плохого в том, что есть в Беларуси люди, стремящиеся создавать культурное поле, в котором обеспеченные люди могли бы погрузиться не просто в атмосферу материальной роскоши, достойной их уровня достатка и социального положения, но и роскоши интеллектуального общения о тонкостях понимания Тарковского?

Недавно один российский публицист описал свой отдых в каком-то греческом ресторанчике, где с наслаждением побеседовал с официантом, выпускником философского факультета, о Бердяеве и Флоренском.

Мне это умиление передалось, увы, лишь отчасти – конечно, всегда приятно найти хорошего собеседника, но разве подобные случаи не свидетельствует о том, что выпускнику философского факультета не нашлось работы по специальности? О кризисе образования, о плачевном состоянии рынка труда и экономики в целом? То же самое и с официантками, хорошо разбирающимися в авторском кино, – конечно, всегда приятно иметь дело с эрудированным человеком, но я, пожалуй, не слишком ликовала бы, если бы меня обносил напитками искусствовед, специалист по кватроченто, или бывшая преподавательница музыки, сокращенная из родного вуза.

Жест увольнения за незнание Тарковского – симптом попыток беларусской элиты создать некий укромный и уютный smart and beautiful-мирок, выстроить некие рамки, которые бы помогали отделять «овец от козлищ», находить «своих», отсеивать недостойных. Причем сегодня уже совсем не только по имущественному фактору, как это было в 1990-е, но по критериям, имеющим отношение именно к символическому капиталу: интеллекту, начитанности, такту, умению себя подать и рафинированным эстетическим пристрастиям.

Стихийное взбалтывание более-менее гомогенной субстанции советского беларусского общества в те самые «девяностые» привело к образованию на его верхушке каких-то горьковатых сливок. В одной прослойке оказались люди с совершенно разными ценностями, вкусами и понятиями. Не все из них умели красиво тратить деньги, содержательно разговаривать об искусстве, учтиво соблазнять прекрасных дам. В общем, купечество, крупную-среднюю-мелкую буржуазию, трансмутировавшую номенклатуру и госчиновников высшего звена – всех их желательно было бы еще раз отфильтровать и выделить некую квинтэссенцию, которая бы и называлась новой беларусской элитой и ходила бы в определенного рода клубы и рестораны и беседовала бы там с официантками о Тарковском, витебском авангарде и раннем периоде творчества Хельмута Ньютона.

Задача создания из разнородных элементарных частиц некого заряженного поля «аристократии» – пожалуй, благородная. Но можно ли «вывести» эту породу искусственным путем, методом фейс-контроля, дресс-кода, нарочитой культивации возвышенной интеллектуалистской атмосферы?

Вспомним, к примеру, мир романов Пруста. Исторически сложившаяся элита не нуждалась в грубых механизмах, физически преграждавших путь в салоны буржуа и даже нуворишей из более низких слоев. Однако разрыв между высшим аристократическим сословием и разнообразными «выскочками» внутренне воспринимался последними как нечто крайне болезненное, как то, что буржуа пытался преодолеть, воссоздавая аристократизм как эталон прежде всего некой духовной конституции, которая определяет эмоционально-волевой стиль общения, остроту ума и языка, манеры. Символические ресурсы изначально выступали как первичные по отношению к финансовой обеспеченности, и потому никаких жестких рамок эксклюзивности сообществу вводить не требовалось – «недостойный» априори не посмеет преступить порог либо будет вынужден долго и сложно внутренне мимикрировать.

Опыт исторических элит и говорит нам о том, что единственным реальным фильтром является фильтр символический, и поэтому как бы физически ни захлопывались сегодня двери минских «элитных» заведений перед носом у нежелательных персон, эти места все равно функционируют в диалектике инклюзивности и эксклюзивности: они остаются зоной, в которую в принципе при желании и изобретательности может попасть любой, в том числе и в недорогой одежде и без солидной суммы в кармане.

Свидетельствует это об одном – вне зависимости от дохода и стильного вида по ту сторону дверей находятся люди с примерно одинаковым габитусом.

Отделить себя «визуально» наша элита может лишь от «нищебродов», которые предпочитают «пиво из бутылки за углом», то есть мыслит себя не столько через сравнение, например, с европейскими образцами и моделями, но прежде всего через неприятие низших слоев, из которых вырвалась и празднует это. Но, увы, элита не создается всего лишь за счет приверженности социальному дарвинизму и механизму фейс-контроля.

«Мы стали более лучше одеваться…»

Интересно и то, что основной темой уже упомянутого интервью стала тема одежды, внешнего вида. По словам ресторатора, минские девушки поголовно страдают от страшной напасти – им некуда одеваться! Эта глубочайшая и серьезнейшая проблема открывает перед нами еще одну важную тему – тему гламура.

Что общего между девушками в очках на пол-лица, выкладывающими свои дак-фейс-луки «Вконтакте», финалистками «Мисс Минск» и милейшими феями с идеальными манерами, послужным списком, фигурой и маникюром, проучившимися за деньги любовника семестр (а то и больше!) в Сорбонне, которых можно встретить в компании богатых и знаменитых завсегдатаев элитных минских клубов? Казалось бы – ничего, ни в плане материального благополучия, ни в плане рода занятий, ни в плане общей культуры/образования и т.п.

Тем не менее, нечто неуловимое объединяет их.

Все они стремятся к прекрасному. Любят, когда красиво, шикарно, элитно, высшего класса, эксклюзивно. Пусть понятия о красоте как эстетической категории у этих типажей отличаются, по-настоящему красивым все они считают то, что является или выглядит дорогим. Для кого-то дорого – это четыре мохито вместо трех, для кого-то – бутылка шампанского за 500 евро.

Точно так же можно долго спорить о том, имеет ли гламур отношение к блеску настоящих бриллиантов или же только дешевой бижутерии.

Но дело не в высоте планки, а в общем векторе: красиво и желанно то, что я не могу себе позволить/не все могут себе позволить/я раньше не мог себе позволить/я и сейчас не могу себе позволить. Квинтэссенцией красоты (а также сексуальности и т.п.) в каком случае выступают сами деньги: красиво – это когда красиво тратятся деньги.

Гламур – отнюдь не столько и не только категория «низкого вкуса». Важнее и интереснее то, что гламур, как плесень, размножается там, где сталкиваются литосферные плиты разных социальных страт, где один человек предлагает другому человеку потребить себя – пусть иногда и весьма завуалированными и косвенными способами. Тогда к гламуру внешнему (ухоженное тело, уместный и «вкусный» наряд) примешивается гламур интеллектуальный – и умение отличать Моне от Мане становится для скромно предлагающей себя девы чем-то вроде еще одного блестящего аксессуара. Заинтересовать собой – отбеленными зубами, идеально сидящей силиконовой грудью или знанием современного искусства – все это становится однопорядковыми «приманками». Вспоминается циничное из Пелевина – «чем отличается гламурная девушка от проститутки? – тем, что потреблять гламурную девушку можно и не занимаясь с ней сексом». Интересно, что в общении между мужчинами разного статуса, при попытке быть хоть чем-то интересными друг другу в неформальном общении, механизм гламуризации всего интеллектуального работает так же.

Посему примечательны «элитные заведения» Минска отнюдь не тем, что в них собирается посольская публика, экспаты и бизнес-элита, а тем, что там происходит встреча разных групп, трение между ними и диффузия. При этом «высшие» допускают к себе «низших» с учетом того, что «все все понимают», и «низшие» знают свое место, надеясь на то, что их пустят погреться, и может быть даже надолго, а не на один вечерок. Происходит не только фильтрация и взбивание сливок общества, но и внутренние процессы мягкого добровольного потребления мужчинами женщин или одних групп другими.

«Неподкормленная словесностью действительность имеет свойство съеживаться до идиотизма», – написала как-то Татьяна Толстая. Понимают это и алхимики беларусской элиты. Не все же время вести беседы с «немногословной моделью»? Да и не уволишь ее, как официантку, за незнание Тарковского. Вот и купажируется беларусский гламур с разного рода вольными интеллектуалами, художниками, журналистами, писателями и т.п., способным утолить тоску сюзеренов по умным беседам.

Впрочем, это формула не только беларусского гламура – та же история наблюдается во многих постсоветских обществах, где не сохранилось потомственной аристократии, «прослойка» интеллигенция еще не преобразовалась в «интеллектуалов» в европейском понимании этого слова, артистические профессии не предполагают высокого дохода, а шоу-бизнес больше похож на бордель, где еще и поют. Остается лишь терпеливо объяснять отечественным купцам, промышленникам и чиновникам, что чтобы вариться в одном котле с повесами, имеющими лондонский акцент и инвестиционный фонд, а также с элитными «немногословными моделями», лучше не сморкаться в занавески, не носить джинсы и ямайские рубашки, не класть при беседе с малознакомой дамой руку ниже ее талии, что Антониони, Синди Шерман и Джексон Поллок – это круто, Кафка склоняется, а Деррида – нет. Возможно, поэтому пока из-под скальпеля профессора Преображенского выходит не аристократия, а нечто в лаковых штиблетах и с блестящим галстуком.

Лидия Михеева, «Новая Еўропа»